Между тогда и сейчас – восемь месяцев, наполненных чувством постоянного страха, километрами врачей, несколькими операциями, разноцветными россыпями таблеток на завтрак и еще парочкой перед сном, жизнь с чистого листа (о которой никто не просил) и постоянное присутствие посторонних людей рядом. Они говорят – это для безопасности, на самом деле – они бояться, что она не выдержит.

Покрывало вкусно пахнет кондиционером для белья, мягкое, приятное на ощупь и Элизабет плотнее кутается в него, стараясь хоть немного согреться. Страх и холод, две величины, которые стали постоянными в ее жизни, как ни пыталась она вырваться из их цепких лап – все попытки заведомо были обречены на провал.
Спать хочется нестерпимо, веки слипаются, но сон никак не хочет приходить.
Едва слышный шум дождя за окном, внезапно, превращается в рев водопада, Элизабет зажимает уши руками, поворачиваясь на бок. Стена напротив на глазах покрывается ледяной коркой, вспухает трещинами и начинает осыпаться, обнажая белоснежные тела с мертвыми глазами и изломанными улыбками. Они смотрят на нее, тянут свои бледные руки, тают на глазах, обрушиваясь на пол мутными потоками. Элизабет зажмуривает глаза, по-прежнему зажимая уши – если не видеть и не слышать, можно представить, что ничего этого нет совершенно, вот только перестать чувствовать это не помогает. Чувствовать как крепкие, обжигающе горячие в этой вечной мерзлоте руки обнимают сзади, невесомо проводя по бокам и, поднимаются выше, как нежное и чувственное объятье за мгновение превращается в удушающую хватку, из которой нет возможности вырваться, как эти же руки погружают в холодную воду. Воздух вырывается изо рта стайкой пузырьков и легкие разрывает в клочья от нехватки кислорода.
Последнее, что она запоминает – расплывающееся лицо и тихий, уверенный голос.

Лиз выпутывается из очередного кошмара, как из липкой паутины, с полностью окрепшим ощущением, что паук, сплевший ее, притаился где-то поблизости.
В последний раз, когда она поделилась опасением с врачами, те сказали что это простое обострение и выписали ей еще одни цветные таблеточки – кошмары от них стали реалистичней и длительней, а ощущение преследования не прошло. Больше она ничем не делилась с врачами.
В комнате нестерпимо жарко, Элизабет чувствует, как плавиться в этой душной полутьме, которая забивается в рот и нос, мешая вдохнуть полной грудью. Отголоски очередного кошмара еще таятся по углам и, наверное, под кроватью, рука тянется к прикроватной тумбочке в надежде найти спасительную таблетку, но находит лишь пустую банку от. Надежды на то, что сейчас появиться Морфеус и предложит заветную пилюлю нет никакой, а значит надо отскребать жалкие остатки прежней себя от кровати и спускаться вниз, навстречу очередному дню, очередным вопросам о ее самочувствии и самому главному – не вспомнила ли она еще чего.

Необходимость в придумывании ответов отпадает сама собой, когда Элизабет спускается на первый этаж – на кухне обнаруживается лишь записка, пришпиленная магнитом к холодильнику.

Уехал в бюро, буду к трем.
Правила, надеюсь, помнишь? Из дома не выходить, дверь не открывать, на звонки не отвечать.
Дом под внешним наблюдением, не беспокойся.
Вернусь не один. Не скучай.
Ник.

Снизу красовался кривоватый смайл с бешеной улыбкой, что ж, Ник как всегда был в своем репертуаре, и, за две недели совместного проживания успел немного изучить свою подопечную – глядя на эту рожицу, она невольно улыбнулась и глянула на часы – до предполагаемого возвращения агента Ника МакГарета, в обязанности которого входила охрана единственной, оставшейся в живых жертвы безумного мальчика Кая, оставалась чуть больше получаса.
Скинув липкое напряжение и страх Элизабет налила себе кофе, из предусмотрительно работающей кофеварки, забралась с ногами на стул и закурила. Слева от пепельницы лежал обычный молескин и ручка, раскрыв его почти не середине Лиз начала быстро писать.
Меня зовут Элизабет Сноу (хотя на самом деле Гленда Кит), мне двадцать три года, я живу в маленьком, забытом Богом домике на окраине Беллингхэма. У меня амнезия, паранойя и частые панические атаки. Восемь месяцев назад я побывала в Аду.
Буквы, складываясь в слова, описывали все произошедшее с ней. Эта привычка, необходимость даже, появилась спустя неделю после выписки из больницы – она боялась не появления монстра и возможного заточения, как бы глупо это не выглядело, больше всего она боялась снова забыть. Потому что ощущение черной дыры в голове – оно разрушало, уничтожало спокойствие, приводило к кошмарам. Лиз очень хотела вспомнить те три недели, что провела в ледяном плену, она неосознанно понимала – чтобы отпустить страх, надо вспомнить, чего боялась. И разумеется – она жаждала чтобы этого ублюдка посадили на электрический стул.

Отредактировано Vivienne Fields (2014-07-17 16:13:24)